Викрам Сет

Юз Алешковский МИНИ И МАКСИ (мини-послесловие) Книгопечатание, существенно ускорившее развитие всех аспектов познания человеком Бытия и самого себя, то есть дело равновеликое изобретению великого колеса, осознанию универсальной плодоносности огня и потенциальной мощи вод, изначально не стремилось к культовому монументализму, крайне далёкому от прагматического назначения книги. Собственно, книга, она же «пища духа», никогда не входила в область, благоприятную для развития помпезно самоцельного рекордизма, до сих пор процветающего в сравнительно сытых демократических странах. Он касается других предметов: рекордно прикольной пиццы, вымаханной чуть ли не с пришкольный стадион; тортов, высотой с Мавзолей; трёхметровых сосисок и гамбургеров, подъёмных лишь при «хоровом» пожирании… И это при существовании стран, жители которых, мягко говоря, регулярно недоедают. Разумеется, в юности, затем в достойной – сообразной высоте культуры – зрелости случались и у книги поистине праздничные торжества: обряжение её, тоже почти неподъёмной, в сребро-злато кожаных обложек, блистающих диамантами, изумрудами, сапфирами и прочими жемчугами. Содержащая освящённые владыками Церквей драгоценные тексты, бывала она прекрасно изукрашена гениями графики и живописи. Подобные издания можно увидеть сегодня только в музеях, большей частью под бронестеклянными колпаками. Всё это я к тому, что в наши довольно странные времена – совместного одряхления цивилизации и её культуры, когда издания пустопорожних триллеров, детективов, гламурных журналов, тряпичных газет и газетёнок достигают многомиллионных тиражей, – как в детстве, испытываешь мало с чем сравнимую радость держать в руках книгу миниатюрную, – словно птенец, уместившуюся в ладошке, вроде бы, в интимном порядке, изданную только для тебя одного, – чьи странички, сделавшись вдруг Гулливером, перелистываешь осторожным ноготком и вчитываешься в текст, спокойно возносящийся не только над гигантскими тиражами псевдоувлекательных однодневок, но и над иными драгоценными музейными экспонатами. И тебя – одновременно с восприятием самого текста – охватывает чувство спасения от обезвоженности (точней, обезбоженности) в любой из пустынь, томим в которых человек, предпочитающий всей бесталанной пошлятине пару глотков родниковой словесности. В ладони моей – два томика «Золотых Ворот» (очень бы подошло, по-моему, и название «Золотой Мост»), романической поэмы Викрама Сета, чьи строфы замечательно напоминают музыкальные и стихотворные качества величественной онегинской строфы. И я невольно подумал, что сущность крайне загадочного и благородного труда переводчика, в данном случае поэта Андрея Олеара, – быть «мостом», желательно золотым, соединяющим два языка, казалось бы безнадёжно отдалённых друг от друга и вдруг возликовавших от радости братания, дарующего читателю утверждённость в глубочайшем родстве друг с другом всех потомков и всех предков нашего жестоковыйного вида. Однако мини-формат никого не должен вводить в заблуждение: в этих книжицах он, однозначно, совсем не главное. Не форма подачи материала – но истинный масштаб содеянного, выразившийся в энциклопедическом охвате явлений действительности, жизненных и поэтических! Здесь, в одной словесной упряжке, слаженно тянут и ломовая коняга-жизнь, и трепетные поэтические лани – русская и английская. Пушкин жмёт руку Шекспиру, а Бродский – им обоим! МузЫка сия – удивительно весёлая, дерзкая, бесшабашная, как и вся (на)стоящая поэзия – «подобранная с земли» (мысль Пастернака), но за ней, отъятой от культурной почвы, тянутся корни-нервы до самых недр Языка. Два автора «Золотых Ворот» – английский поэт и его русский переводчик – совсем не пытаются идти навстречу читателю (пласт)массовой литературы: они насвистывают свою пиесу, ни в малейшей степени не заботясь о том, слышат ли их, понимают ли… Когда-то Бродский, «исправляя» должность поэта-лауреата США, придумал «поэзию в движении». Согласно его идее, озвученной как «нескромное предложение», поэтические сборники должны были бы повсеместно продаваться в супермаркетах и газетных киосках. В любом мотеле можно было бы отыскать стихи в прикроватной тумбочке, рядом с Библией и телефонной книгой. Так вот, это миниатюрное издание большого эпического полотна – своего рода воплощённая мечта классика. Роман в стихах – в дамской сумочке, в нагрудном кармане, в альпинистском рюкзаке – не что иное, как тот самый «нескромный» вызов унылому рационализму, ибо вещь – по Уайльду – «гениально бесполезная». Пусть толпа, как и мечтал великий ИБ, заговорит языком поэта! А формат «мини» для этой книги – единственное, что издатель и творцы «Золотых Ворот» смогли сделать для этого специально…